встроенная в кирпичный массив или странный фасад со смешным балконом, чудом не снесенный временем.
Два причетника, один с азиатским лицом, второй чернокожий поддерживают его под руки.Парижское метро
У него свой неповторимый запах, несхожий ни с чем, запах парижского метро. Жители большого города, мы бесстрашно ныряем в него, уверенные, что сориентируемся и все-таки доедем куда нужно, и… ошибаемся. Парижское метро не поддается логике, оно росло вместе с городом и развивалось столь же стихийно, его линии часто не связаны друг с другом, они выходит на поверхность города и вновь ныряет под землю.
В который раз, проклиная себя за то, что поленились идти пешком, мы бредем по длинным подземным коридорам, карабкаемся по крутым лестницам, вчитываясь в указатели на стенах, пытаясь уже доехать хоть куда-нибудь поближе. После трех пересадок, выскользнув из подземной щели, которая и на вход то в метро не похожа, мы вдыхаем свежий воздух, и устало идем дальше по городу, давая себе слово больше туда ни ногой.
Парижские букинисты
Они появляются на набережной часам к одиннадцати, снимают замочки со своих зеленых лотков, раскладывают товар и устраиваются рядом на складных стульчиках. Это парижские букинисты: мужчины и женщины разных возрастов, скорее после сорок лет, молодых среди них нет. Около них невольно замедляешь шаг и рассматриваешь их нехитрые сокровища. Часть торговцев попредприимчивей торгуют металлическими эйфелевыми башнями, магнитиками на холодильник и копиями видов Парижа. Это просто лоточники, они располагаются ближе центру, они не интересны.
Большинство же фанатично любят книги, не только книги, а все что напечатано. Они оценивают вас одним взглядом и понимают, что говорить не о чем, вы – не покупатель. Они вообще не болтливы. Иногда, впрочем, удается завязать разговор. Пожилой букинист, увидев наш неподдельный интерес к редкой книге, начал сетовать, что мир пошел ко дну, что книг не читают ни его дети, ни внуки, и вообще, куда мы катимся. Я вечно оттаскиваю мужа, одержимого этой страстью, от прилавков, но иногда сама нет нет да и зацеплюсь взглядом за редкую гравюру, и, не удержавшись, куплю, оправдываясь, что это нужно для работы. Хозяйка прилавка, понимая, что вторая гравюра уже дороговата, предложила ее сфотографировать. «На развитие науки, не жалко», — щедро бросила она.
Букинисты были и будут в Париже всегда, мы устанем от цифровых носителей, их безликого удобства и вновь возьмем в руки книгу, гравюру, будем долго всматриваться в шрифт, гладить кожу переплета и вдыхать запах старых страниц.