Арль и Эгморт. В погоне за розовой птицей
На юге Франции античная цивилизация пробивается на каждом шагу. Величие Рима становится яснее, когда ступаешь по плитам древних дорог, видишь остатки водопроводов или арену цирка. И это была всего лишь отдаленная провинция — Галлия, место отдыха легионеров на пенсии, а не сам Рим. Цивилизации не исчезают, они проступают сквозь поздние наслоения.
На месте римских капищ появились христианские церкви, их сменит романская, а затем готическая архитектура. У нас под ногами в буквальном смысле века и столетия. Отвергнутая ранним христианством, античная цивилизация вернулась в Европу с арабского Востока, чьи библиотеки были полны древними манускриптами великих философов и писателей.
История Арля, как любого провансальского города, восходит к античности.
Сесиль, наш гид, яркая темпераментная арлезианка, в своем рассказе вдруг берет самую высокую ноту. Мне знакомо это чувство у профессионалов, когда хочется поразить слушателей. Она рассказывает о бое быков и страстях, которые кипят вокруг этого, о костюмах на конкурсе местных красавиц.
Сегодня годовщина ее свадьбы, праздничный стол готовит муж, к ней придет подруга. 
Узнав, что я тоже южанка, она замечает, что только южане могут дружить по-настоящему, до конца, не то, что северяне. Мы переглядываемся, и киваем с презрением.
Мы едем из Арля в Камарги, пейзаж стремительно меняется, вместо гор – болотистая равнина, на которой пасутся стада белых лошадей и быков, рисовые поля, залитые водой. Горы соли блестят на солнце около французского порта Эгморт. Море сегодня находится в нескольких десятках километров от него. Во времена Людовика Святого, оно плескалось у стен крепости, а отступая, оставило свой дар — соль.
Соль Эгморта или «цветы соли», как называют их здесь, знаменита. Говорят, что она придает изысканный вкус блюдам, когда ее добавляют в конце варки. Сомнений нет, что химическая формула соли та же, что и у нас, но мы купили эту соль и потом всю зиму, добавляя в пищу, находили ее необыкновенный вкус, или нам так казалось. Когда же она закончилась, вздохнули с грустью, пора опять ехать в Прованс.
Вдруг Сесиль спросила нас, не хотим ли мы посмотреть на розовых фламинго? После провансальского вина и мяса быков, мы легко соглашаемся и долго несемся куда-то в сторону моря. Наконец вдали мы замечаем стаи пасущихся розовых фламинго. Они слишком далеки, как мечта, манят к себе где-то на горизонте. Очень часто, если хотеть чего-то сильно, то это не сбывается, но стоит об этом забыть и вот уже оно – рядом. Так вышло и на этот раз. Как только мы забыли о фламинго, увлеченные дегустацией серого или песчаного вина, они сами прилетели и сели около нас на небольшом пруду. Нужно приучить себя мечтать сильно, но коротко.
Барбентан
Любая остановка в деревенских ресторанчиках Прованса – это целая новелла. Обычно мы входим, озираемся и остаемся довольны: настоящая глушь. Наше появление – это тоже событие долгого летнего дня. Туристы бывают здесь редко. Обитатели соседних баров и кафе лениво поворачивают головы в нашу сторону и обмениваются замечаниями.
Хозяин ресторана в деревне Барбентан, лукавый и добродушный южанин, спрашивает, сколько у нас времени на обед, и когда я отвечаю, что два часа, тяжело вздыхает: «Значит придется по-быстрому». В ответ мы улыбаемся – юг! Нас кормят вкусно, очень вкусно дмашней едой, на кухне готовит и подает его жена. Хозяин обходит столы, спршивает все ли хорошо. Совершенно очевидно, что мы ему интересны. В конце он задушевно говорит: «Теперь мы друзья, в следующий раз я приму вас без предоплаты». Я спрашиваю часто ли бывают здесь русские. Он округляет глаза, как будто речь идет об инопланетянах, и говорит, что на той неделе было трое. «И что?» — спрашиваю я, «Поели… и уехали», — мы дружно смеемся.
Замок Барбентан – цель нашего путешествия — находится в центре деревни. Он относится к тому небольшому числу замков Франции, которые не были разграблены во время революции. Поль Франсуа Илларион де Пюже маркиз де Барбентан был революционером, другом Наполеона, генералом республики. Он прошел сквозь кровавые вихри революции, войны империи, несколько раз гильотина была совсем близко. В конце жизни в Италии он написал свои мемуары, в которых остался верен идеалам юности.
Семья по сию пору живет в своем родовом замке. Его внутреннее убранство напоминает итальянскую виллу. Все эти мраморные полы, скульптура, потолки, редкая коллекция мебели были привезены из Италии, поскольку маркиз Жозеф Пьер Балтазар был послом короля в Тоскане.
Встретила нас элегантная дама-распорядительница, сама маркиза де Барбентан подошла немного позже. Регулярно посещая с туристами титулованных особ, я замечаю у нас, у русских, одинаковую реакцию на них. Они вызывают неподдельный интерес, как что-то экзотическое. 
Мы извели у себя всех своих аристократов и загрустили. Нас страшно интересуют перипетии жизни английской королевской семьи, свадьбы европейских принцев и принцесс. Одновременно мы путаем богатство и знатность. В европейских замках нам не хватает показной роскоши. Вот и в этот раз мы спрашиваем, сколько прислуги поддерживает здесь порядок. В ответ маркиза с недоумением отвечает, что она живет одна, к ней приезжает часто сын, который помогает ухаживать за садом, а уборку делает клининговое агентство.
Когда я звонила в Барбентан для того, чтобы заказать экскурсию, маркиза попросила прислать заявку письмом. Я спросила адрес электронной почты, но она ответила, что электронной почты у нее нет, а написать можно на почтовый адрес: Франция, Барбентан, замок, маркизе. Как давно это было в нашей жизни: покупаешь конверт (конечно же нужно выбрать покрасивее), подбираешь бумагу, стараешься, чтобы строки ложились ровно. Письмо дошло, нас ждали.
Сезанн и Ван Гог
В этом путешествии у меня было два пронзительных впечатления, впечатления которых не ждешь, и оттого они еще сильнее. Это Поль Сезанн и Винсент Ван Гог. Чтобы понять этих художников, нужно обязательно оказаться в Провансе. Понять не головой, не как искусствовед понимает живопись, а наложить все виденное и слышимое о них на тот мир, который открывается вокруг, в какой-то точке уловить волны прошлого.
Мы ехали к горе Сент — Виктуар в Экс-ан-Повансе. Земля была того самого цвета как на полотнах Сезанна – яркая, рыжеватая. Гора возвышалась вдалеке и была прекрасна. Мы ехали по «дороге Сезанна» — узкой, в одну полосу асфальтированной трассе. Остановившись у Черного замка, искали место, с которого художник его писал. Вдруг я вспомнила, как уже немолодой Сезанн брел в такую даль по этой дороге на этюды, неся на себе мольберт, кисти, краски, иногда под дождем и ветром, как в и тот роковой день. Одинокий, чудаковатый, отвергнутый, потом принятый, но все равно вызывающий недоверие гений.
Гений всегда понимает, что он гений и знает предел своих возможностей. Творчество – это поток света сверху, который падает на человека и у одних он утопает в темных глубинах души, у других разбивается о грани таланта и возвращается в мир искрящимся светом. И дальше нужно только работать, пропустить мир сквозь себя, мыслить его и перенести все это на полотно.
Вечером мы подъехали к госпиталю Ван Гога, который располагался в бывшем монастыре с живописным клуатром. 
Репродукции его картин были повсюду, в огороде, в котором он гулял, на тропинках и дорожках. Он писал все это, находясь на грани, спасался этими красками и образами. В комнате, где он лежал, убогая больничная простота и решетка на окне, за которым беснующийся красками мир: пирамидальные тополя, рощи оливковых деревьев, лазурное небо, освещенное заходящим солнцем.