Владелец замка Фонтен Анри
Он представился нам – «шатлен» — владелец замка. Я слушала его в третий раз и снова удивлялась все тому же.
Его семья живет в замке с XI века, несколько раз менялся титул (женщины выходили замуж), но замок по-прежнему принадлежал им. Он говорил о Столетней войне, как о чем-то для него близком, знал всех своих предков, что происходило с ними в это время, как их звали и чем они занимались. А французская революция была и вовсе недавним событием, как и Вторая мировая война.
В таких местах ценишь не полотна великих мастеров или редкую мебель, а то, что в гостиной пахнет сигарами, на этом рояле кто-то и сейчас играет, окно открыто в сад…Незнакомое ощущение веков и поколений за плечами. У нас этого нет, каждое поколение начинает все с чистого листа. В замке на всем лежит легкая патина, пыль веков. Это так не похоже на наши музеи, где вещи залачены, зазолочены и реставрация отдает евроремонтом. Да и сам маркиз в немного потертом пиджаке, имеет вид одинокого пожилого человека, рассказывает страстно и заглядывает в глаза, хочет, чтобы мы поняли.
Жизнь в замке не простая, без привычного комфорта, мы удивились: «Можно же продать картину и все отреставрировать и еще останется». Он даже не понял: это не его, он глава рода, он хранит, он должен дальше передать потомкам. Он живет в другом веке, где нет того, к чему мы привыкли, но нет пластика, дешевого блеска, все весомое и настоящее: «Если завтра вы перестанете продавать нам нефть, для меня ничего не изменится».
В конце визита я спрашиваю у всех: «Как?». И мне хочется, чтобы им все восхищались. Любое критическое замечание вызывает во мне желание заступиться, защитить его мудрое право быть таким. Ну когда еще мы встретимся с шатленом?
На земле
Французский водитель Йохан рассказывает о коровах, которых мы повсюду видим из окна автобуса: это — нормандки, у них очень жирное молоко, это – лимузинки, они мясные, это — луарки, они светлые… Он их всех знает, он разбирается в вине и как делают фуагра. В провинции все живут на земле и что-то производят.
На каждом шагу объявления: заезжайте, купите колбасы, сыры, кальвадос, сидр, масло.В выходной день на центральную площадь городков фермеры привозят свой товар, раскладывают, хвалят, весело отвечают на замечания и с гордостью угощают: свое, сделанное руками, по старым рецептам, передающимся из поколения в поколение. Все это изобилие радует глаз, одуряет ароматом, обязательно не удержишься и купишь что-то лишнее.
Мы на чудесной ферме семьи Мириам. Маленькие утята, утята побольше, большие утки, посаженные на гаваж или усиленное питание, поросята, ослик-охранник (от его запаха убегают лисы). Мириам объясняет нам, детям асфальта как они выращивают, кормят, консервируют, а потом на воздухе нам жарят утиные бочки и фуагра с помидорами.Во время экскурсии мы лицемерно жалели: «Бедные утята, какой ужас фуагра!», а потом с таким наслаждением съедали все это на воздухе, под яблонями и никого в тот момент не было жалко. На старом деревенском буфете стоят холодные закуски, мы пьем кир и сидр. Вдруг вошел дяденька с аккордеоном, он гостит у соседей, узнал, что приедут русские и пришел нам сыграть. Я тихо спрашиваю у хозяйки: «Нужно что-то заплатить?» Она машет рукой: «Что вы!». Все настоящее, без притворства, без корысти, без грязи, просто люди живут на земле.
Месье Ривьера
В каждом городе я ищу местных сумасшедших, говорю о них с нежностью, потому что к ним отчасти отношу и себя. Людей увлеченных, тех, кому важнее всего свой мир или свое дело, кто не смотрит на часы, кто сам себе не скучен.
Потомок корсаров месье Ривьера водил нас по Сен-Мало. В нем пропал великий актер, или не пропал, потому что все это достается нам: артистизм, веселость, легкость.
Он рассказывает о Сен-Мало, какие они здесь все необычные, не такие как все французы. Бедные англичане, им достается больше всех. Сколько иронии, насмешек, намеков в их адрес, это еще со Столетней войны повелось.
Его дом XVI века – настоящая крепость: огромные комнаты, потайные лестницы, каменные своды подвалов – часть подземного города. От рассказа месье Ривьера, крепостных стен Сен-Мало и самого дома на нас пахнуло тем лихим временем, когда торговали и воевали, ходили под парусами и могли угодить на рею. Когда понимали разницу между пиратами и корсарами, а жестокость была просто формой выживания. Когда жизнь всего экипажа в случае захвата судна была в королевском указе с печатью, хранящемся в металлическом сундуке капитана. Когда соблюдали закон чести и захваченный штандарт прекращал ненужное кровопролитие.
Мы прощаемся, он провожает нас улыбаясь, немного опустошенный, как актер, отыгравший роль. Внизу нас ждет его милая жена, по лестнице спускается сын, славный мальчик, тоже потомок корсаров…
В каком вы городе?
Региночка говорит по телефону с мужем, который спрашивает, в каком городе она находится. В ответ — «Не знаю». Муж не отстает: «Спроси у девочек». Соседка «девочка» – Наташа, тоже не углубляется в такие нюансы. Регина отвечает мужу: «Они не знают, — потом, после паузы, — и никто не знает». Я слышу весь этот разговор краем уха, хорошенькое у нас путешествие!
Устрицы на пляже
Знаменитый Канкаль
манил вереницей ресторанов, опоясывающих бухту. Фешенебельные с белыми скатертями и металлическим блеском приборов, демократичные с плотно стоящими столами, просто забегаловки с выставленными муляжами. Сюда французы даже из Парижа приезжают только для того, чтобы насладиться устрицами, поесть их от души у самого берега, где в море стоят устричные фермы и тихо растут, омываемые приливом и отливом эти изысканные деликатесы.
В конце этого рекламно-гастрономического рая – небольшой рынок в два ряда. Здесь устрицы продают на вес или тут же для вас открывают и подают в специальных пластиковых тарелках. Продавщицы с обветренными лицами стоят на холодном ветру свежие и крепкие как сам морской воздух, впитавшие в себя энергию шумящего внизу моря. Ловко открывая устричные створки, они объясняют, что тарелки потом нужно бросить в контейнер, а раковины на берег с парапета. Мы купили по дюжине устриц, и уселись как настоящие французы, как истинные знатоки на парапет на берегу, под порывами ветра, под шум моря. Мы никогда не ели ничего вкуснее, чем эти нежные кусочки плоти, а потом бросали раковины вниз, на берег усыпанный ими.
Бернар и Мод
На дороге в Мон-Сен-Мишель находится старинное бенедиктинское аббатство Амби.
Мы, как паломники в средние века, сделали остановку. Часть аббатства принадлежит государству, часть нашим друзьям Бернару и Мод. Когда-то мама Бернара приобрела старые полуразрушенные строения, и уже потом поняла, что это часть монастыря. Всю свою жизнь она отдала его восстановлению. Бернар и Мод — преподаватели и на них это наследство легло тяжким бременем, более всего моральным.
Мы приехали раньше назначенного времени и главные ворота были заперты. Дисциплинированные европейцы так и стояли бы перед входом, но мы обошли ограду и вошли на территорию монастыря через небольшую калитку, вдогонку за нами бежал замешкавшийся смотритель…Огромный собор как будто наполовину срезан временем. Надписи на стенах времен французской революции: «Свобода, равенство и братство».
Когда поднимаешь голову, видишь сквозь готические своды летающих в небе птиц. Жуткое ощущение образа современной духовной жизни.И только в кельях и зале капитула оно проходит. Окончательно мы оттаиваем за бокалом шампанского в квартире наших друзей, расположенной тут же. Редко встретишь такое сочетание изысканности, простоты и уюта. Как бы хотелось пожить хоть недолго вот так, писать или что-то читать в этой блаженной тишине, у окна с видом на старые монастырские постройки и луг с неизменными коровами.Бернар и Мод, наши друзья, — удивительные, вибрирующие нюансами духовной жизни люди, это лучшее, что есть во Франции, ее духовная суть. В келье горела свеча, как наша жизнь, которая погаснет, но свет и тепло были…